| Страна: |  Россия |
| Город: | Москва |
| Место рождения: | скрыто или нет данных |
| Возраст: | 38 лет |
| Дата рождения: | 3 июля 1986 |
| Знак зодиака: | Рак |
| Семейное положение: | неизвестно |
Вы можете получить дополнительную информацию для профиля Тимофея Подобедова, такую как фотографии, список друзей, список подписок на группы и сообщества, которая будет загружена из различных социальных сетей. Если указанная информация представляет для вас интерес, нажмите кнопку "Обновить профиль".
Обновить профиль сейчас| Музыка: | Мелкие колокола на башне еще продолжали звонить, вознося пропетые молитвы через, готическую мучительную вершину храма в неясное небо, затуманенное зноем солнца. Вечные, колокола звонили о том же, о чем писали газеты и книги, о чем играла музыка в ночных кафе:, «Томись — томись — томись!», Но уже двадцать лет слышал этот однообразный всемирный звук Альберт Лихтенберг:, «Томись!» — и призыв к томлению, к замедлению, к уничтожению жизни все более, усиливался, — одно лишь сердце билось невинно и ясно, как непорочное, как не понимающее, ничего., Альберт сел где-то в городе среди потоков жары; день продолжался над ним с, тщательностью пустяка, с точностью государственной казни и с терпением неизвестного, милосердия. Лихтенберг потрогал дерево, росшее перед ним. Внимательно и нежно он стал, глядеть на это деревянное растение, мучимое тем же томленьем, тем же ожиданьем прохладного, ветра в этом пыльном, душевном существовании., — Кто ты? — спросил Лихтенберг., Ветви и листья склонились к утомленному человеку. Альберт схватил близкую ветвь, с той страстью и напряжением одинокого дружелюбия, перед которым вся блаженная, любовь на земле незначительна. С дерева упали мертвые бабочки, но живая моль улетела, в сухую пустоту., Лихтенберг сжал трость в руке; он пошел дальше с яростью своего жесткого сознания, он, чувствовал мысли в голове, вставшие, как щетина, продирающиеся сквозь кость. В тлеющем, , измученном воздухе он увидел площадь города. Большой католический собор, как сонное, тысячелетие, как организованное в камень страдание, стоял сосредоточенно и безмолвно, , опираясь глубоко в могилы своих строителей. Снизу поднимался мусор: человек сто национал-, социалистов, в коричневой прозодежде своего мировоззрения, монтировали памятник Адольфу, Гитлеру. Памятник был привезен готовым на грузовике, его отлили из качественной бронзы в, Эссене. Другой грузовик, имея кран на своей площадке, сгрузил памятник вниз, а еще четыре, грузовых машины одновременно привезли тропические растения в синих ящиках морского, цвета |
| Фильмы: | Национал-социалисты трудились, не жалея одежды; их белье прело от пота, кости, изнашивались, но им хватало и одежды и колбасы, потому что в тот час миллионы машин и, угрюмых людей напрягались в Германии, обслуживая трением металла и человеческих костей, славу одного человека и его помощников., Из центральной улицы города вышла единодушная толпа — в несколько тысяч человек, , толпа пела песнь изнутри своей утробы — Лихтенберг ясно различал бас пищевода и тенор, дрожащих кишок. Толпа приблизилась к памятнику; лица людей означали счастье: удовольствие, силы и бессмыслия блестело на них, покой ночи и пищи был обеспечен для каждого темным, могуществом их собственного количества. Они подошли к памятнику, и авангард толпы, провозгласил хором приветствие — человеку, изображенному из бронзы, — а затем, вступили в помощь работающим, и мусор поднялся от них с силой стихии, так что Лихтенберг, почувствовал перхоть даже в своей душе. Другие тысячи и миллионы людей тоже топтали, сейчас старую трудную землю Германии, выражая одной своей наличностью радость спасителю, древней родины и современного человечества. Миллионы могли теперь не работать, а лишь, приветствовать; кроме них, были еще сонмы и племена, которые сидели в канцеляриях и, письменно, оптически, музыкально, мысленно, психически утверждали владычество гения-, спасителя, оставаясь сами безмолвными и безымянными. Ни приветствующие, ни безмолвные, не добывали даже черного хлеба, но ели масло, пили виноградное вино, кормили по одной, верной жене. Сверх того, по Германии маршевыми колоннами ходили вооруженные армии, , охраняющие славу правительства и порядок преданности ему, — и эти колонны немых, , сосредоточенных людей ежедневно питались ветчиной, и правительство поддерживало в них, героический дух безбрачия, но снабдило пипетками против заражения сифилисом от евреек, (немецкие женщины сифилисом сознательно не болели, от них даже не исходило дурного, запаха благодаря совершенному расовому устройству тела)., Лихтенберг тоже не трудился — он мучился |
| ТВ передачи: | Все видимые им людские количества либо, погибали от голода и безумия, либо шагали в рядах государственной охраны. Кто же кормил их, пищей, одевал одеждой и снабжал роскошью власти и праздности?.. Где живет пролетариат?, Или он утомился и умер, истратившись в труде и безвестности? Кто же, бедный, могучий и, молчаливый, содержит этот мир, который истощается в ужасе и остервенелой радости, а не в, творчестве и ограждает себя частоколом идолов?, В изнеможении стоял Альберт Лихтенберг на старой католической площади, озираясь с, удивлением в этом царстве мнимости; он и сам лишь с трудом чувствовал свое существование, , напрягаясь для каждого воспоминания о самом себе; обычно же он себя постоянно забывал, , может быть, излишек страдающего сознания выключал в нем жизнь, дабы она сохранилась, хотя бы в своем грустном беспамятстве!.., Чуждый всякому соображению, равнодушный, как несуществующий, Лихтенберг, подошел к радиатору грузовика. Трепещущий жар выходил из железа; тысячи людей, , обратившись в металл, тяжело отдыхали в моторе, не требуя больше ни социализма, ни, истины, питаясь одним дешевым газом. Лихтенберг прислонился лицом к машине, как к, погибшему братству; сквозь щели радиатора он увидел могильную тьму механизма, в его, теснинах заблудилось человечество и пало мертвым. Лишь изредка среди пустых заводов, стояли немые рабочие; на каждого из них приходилось по десяти человек государственной, гвардии, и каждый рабочий делал в день сто лошадиных сил, чтобы они кормили, утешали, и вооружали господствующую стражу. Один убогий труженик содержал десять человек, торжествующих господ, но эти десять господ, однако, не радовались, а жили в тревоге, , сжимая оружие в руках — против бедных и одиноких., Над радиатором автомобиля висела золотая полоска материи с надписью черными, буквами: «Почитайте вождя германцев — мудрого, мужественного, великого Адольфа!, Вечная слава Гитлеру!» По обеим сторонам надписи были знаки свастики, как следы лапок, насекомого., — Прекрасный девятнадцатый век, ты ошибся! — |
| Игры: | его напряженный дух озабоченности. Грудь фигуры выдавалась, вперед, точно подтягиваясь к груди женщины, опухшие уста лежали в нежной улыбке, готовые, к страсти и к государственной речи, — если придать памятнику нижнюю половину u1090 тела, этот, человек годился бы в любовники девушке, при одном же верхнем полутеле он мог быть только, национальным вождем., Лихтенберг улыбнулся; одна радость еще не оставила его — он мог нечаянно, по, забывчивости, думать., — Прекрасный девятнадцатый век! — громко сказал Лихтенберг в окружавший его, удушающий дух жары, машин и людей; национал-социалисты прислушались к его неясной, речи: их вождь сравнил некогда мысль и слово с семейным браком, — если мысль верна, лишь вождю, как своему мужу, она полезна; если она бродит в сумраке ночи, по домам, отчаяния, ища удовлетворения своего в развратном сомнении и блуде с одною грустью, своею, — тогда мысль бессмысленна, организованная голова должна ее уничтожить, , она опасней коммунизма и Версальского договора, сложенных вместе. — Великий, век! — говорил Лихтенберг. — В конце твоего времени ты родил Адольфа Гитлера:, руководителя человечества, самого страстного гения действия, проникшего в последнюю, глубину европейской судьбы!.., — Верно! Хайль Гитлер! — закричали присутствующие массы национал-, социалистов., — Хайль Гитлер!.. Ты будешь царствовать века — ты прочнее всех императорских, династий: твоему господству не будет конца, пока ты сам не засмеешься или пока смерть, не уведет тебя в наш общий дом под травой! Что за беда! После тебя будут другие, более, яростные, чем ты... Ты первый понял, что на спине машины, на угрюмом бедном горбу, точной науки надо строить не свободу, а упрямую деспотию! Ты собираешь безработных, всех, мрачных и блуждающих, которых освободила машина, под свои знамена, в гвардию своей, славы и охраны... Ты скоро возьмешь всех живых в свои соратники, и те немногие утомленные, люди, которые останутся у машин, чтобы кормить твою армию, не сумеют уничтожить, тебя. Императоры гибли |
| Книги: | сказал Лихтенберг в пыль воздуха, , и мысль его вдруг остановилась, превратившись в физическую силу. Он поднял тяжелую, трость и ударил ею машину в грудь — в радиатор, так, что смялись его соты. Национальный, шофер молча вышел из-за руля и, сжав туловище худого физика, ударил его головою с, равнозначной силой о тот же радиатор. Лихтенберг свалился в земной сор и там полежал, без ощущения; это уже не было для него страданием — он и без того очень мало чувствовал, себя, как насущное тело и как эгоиста, а голова его болела от сорной действительности, больше, чем от ударов о железо..., Слабо белел день над его зрением, он глядел в него не моргая; пыль набилась, в его глазницы, и оттуда текли слезы, чтобы смыть щекочущую грязь. Над ним стоял, шофер; все съеденные им за свою жизнь животные — коровы, бараны, овцы, рыбы, , раки, — переварившись внутри, оставили в лице и теле шофера свое выражение, остервенения и глухой дикости. Лихтенберг встал, ткнул тростью животное туловище шофера, и отошел от машины. Шофер остался в удивлении — перед таким фактом невнимательного, мужества — и забыл вторично ударить Лихтенберга., В пространстве шел ветер с юга, неся из Франции, Италии, Испании житейский мусор, и запах городов, остатки взволнованного шума, обрывающийся голос человека... Лихтенберг, повернулся лицом навстречу ветру; он услышал далекую жалобу женщины, грустный крик, толпы, скрежет машинных скоростей, пение влажных цветов на берегу Средиземного моря., Он вникнул в эту невнятность, в безответное долгое течение воздуха, наполненное воплем над, безмолвием местной суеты., Лихтенберг подошел к труженикам у памятника. Работа людей уже прекращалась., На чугунном цилиндре стояло бронзовое человеческое полутело, заканчивающееся сверху, головой., На лице памятника были жадные губы, любящие еду и поцелуи, щеки его потолстели от, всемирной славы, а на обыкновенный житейский лоб оплаченный художник положил резкую, морщину, дабы видна была мучительная сосредоточенность этого полутела над организацией, судьбы человечества и ясен был |
| Интересы: | Альберт Лихтенберг увидел с ожесточением, что его жена стала животным: пух на ее, щеках превратился в шерсть, глаза сверкали бешенством и рот был наполнен слюной жадности, и сладострастия; она произносила над лицом возгласы своего мертвого безумия. Альберт, закричал на нее и отогнал прочь. Одеваясь, Лихтенберг видел, как плакала Зельда, улегшись, на полу; нога ее заголилась — она была покрыта одичалыми волдырями от неопрятности, зверя, она даже не зализывала их, она была хуже обезьяны, которая все же тщательно следит, за своими органами., Альберт взял трость и захотел уйти: он потемнел мыслью, эта бывшая женщина, иссосала его молодость, она грызла его за бедность, за безработицу, за мужское бессилие и, , голая, садилась верхом на него по ночам. Теперь она зверь, сволочь безумного сознания, а, он до гроба, навсегда останется человеком, физиком космических пространств, и пусть голод, томит его желудок до самого сердца — он не пойдет выше горла, и жизнь его спрячется в, пещеру головы., Альберт ударил тростью Зельду и вышел на улицу, в южную германскую провинцию., Звонили колокола римской веры, из небольшой уличной церкви выходили белые блаженные, девушки с глазами, наполненными скорее сыростью любовной железы, чем слезами, обожания Христа., Альберт поглядел на солнце и улыбнулся ему, как далекому человеку. Нет, не солнце, не, это всемирное сияние энергии, и не кометы, не бродячие черные звезды закончат человечество, на земле: они слишком велики для такого небольшого действия. Люди сами затомят и, растерзают себя, и лучшие упадут мертвыми в борьбе, а худшие обратятся в животных., На крыльцо католического храма вышел римский священник, возбужденный, влажный, и красный, — посол бога в виде мочевого отростка человека. Затем из церкви появились, старухи, эти женщины, в которых кипевшие некогда страсти теперь текли гноем, и в чреве, , в его гробовой темноте, истлевали части любви и материнства. Священник благословил с, крыльца жаркое пространство и ушел в холодок своей квартиры на церковном дворе |
| О себе: | и сам прислушался к звукам своей блуждающей мысли: что мыслит, то существовать не может, моя мысль — это запрещенная жизнь, и я скоро умру... Гитлер не мыслит, он арестовывает, Альфред Розенберг мыслит лишь бессмысленное, папа римский не думал никогда, но они существуют ведь! Пусть существуют: большевики скоро сделают их краткой мыслью в своем воспоминании... Большевики! Лихтенберг в омраченной глубине своего ума представил чистый, нормальный свет солнца над влажной, прохладной страной, заросшей хлебом и цветами, u1080 и серьезного, задумчивого человека, идущего вослед тяжелой машине. Лихтенбергу стало вдруг стыдно того далекого, почти грустного труженика, и он закрыл рукою во тьме свое опечаленное лицо... Он стал печален от горя, что его тело уже истрачено, в чувстве нет надежды, и он никогда не увидит прохладной ржаной равнины, над которой проходят белые горы облаков, освещенные детским, сонным светом вечернего солнца, и его ноги никогда не войдут в заросшую траву. Он не будет другом громадному, серьезному большевику, молча думающему о всем мире среди своих пространств, — он умрет здесь, задохнувшись мусорным ветром, в сухом удушье сомненья, в перхоти, осыпавшейся с головы человека на европейскую землю. Житейские отбросы все более уменьшались. Лихтенберг съел все мягкое и более или менее достойное пищи. Наконец в помойном коробе осталась одна только жесть и осколки керамических изделий. Лихтенберг уснул с туманным умом и во сне увидел большую женщину, ласкавшую его, но он мог лишь плакать в ее тесной теплоте и жалобно глядеть на нее. Женщина молча сжала его, так, что он почувствовал на мгновенье, что ноги его могут бежать собственной силой, — и он закричал от боли, схватил чужое тело в руку. Он поймал крысу, грызшую его ногу во сне: крыса рвалась жить с могучим рациональным нетерпеньем и утопала зубами в руке Лихтенберга; тогда он ее задушил. Потом Лихтенберг опробовал свок рану от крысы; рана была рваная и влажная, крыса много выпила его крови отъела верхнее мясо и изнурила его жизнь, — теперь сила Лихтенберга хранилась в покойном животном. Лихтенберг почувствовал скупость к бедному остатку своего существования, ему стало жалко худое тело, принадлежащее ему, истраченное в труде и томлении мысли, растравленное голодом до извести костей, не наслаждавшееся никогда. Он добрался до мертвой крысы и начал ее есть, желая возвратить из нее собственное мясо и кровь, накопленные на протяжении тридцати лет из скудных доходов бедности. Лихтенберг съел маленького зверя вплоть до его шерсти и уснул с удовлетворением своего возвращенного u1080 имущества. Утром собака, как нищенка, испуганно пришла в помойное место. Лихтенберг сразу понял, увидя эту собаку, что она — бывший человек, доведенный горем и нуждою до бессмысленности животного, и не стал пугать ее дальше. Но собака, как только заметила человека, задрожала от ужаса, глаза ее увлажнились смертельной скорбью, — утратив силу от страха, она с трудом исчезла прочь. Лихтенберг улыбнулся: когда-то он работал над изучением космического пространства, составлял грезящие гипотезы о возможных кристаллических ландшафтах на поверхности далеких звезд, — все это делалось с тайной целью — завоевать разумом вселенную, — теперь же, если бы звездная вселенная стала доступна, люди в первый же день разбежались бы друг от друга и стали бы жить в одиночестве, на расстоянии миллиардов километров один от другого, а на земле бы вырос растительный рай, и его населили бы птицы. Днем уличная полицейская власть изъяла Лихтенберга из его убежища и отвезла, как прочих преступных и безымянных, в концлагерь, огороженный тройной сетью колючей проволоки. Среди лагерной площади были землянки, вырытые для долгой жизни загнанными сюда людьми. В лагерной конторе у Лихтенберга не стали спрашивать ничего, а осмотрели его, полагая, что это — едва ли человек. Однако на всякий случай его оставили в бессрочном заключении, написав в личном формуляре: ................. |
| Деятельность: | МУСОРНЫЙ ВЕТЕР, Посвящается тов. Цахову, , германскому безработному, свидетелю, на Лейпцигском процессе, заключенному в, концлагере Гитлера., Оставьте безумие мое., И подайте тех, Кто отнял мой ум., «Тысяча и одна ночь», Над землей взошла утренняя заря на небе, и начался новый сияющий день 16 июля, 1933 года. Однако к одиннадцати часам утра этот день уже постарел от действия собственной, излишней энергии — от жары, от пылящей ветхости почвы, затмившей пространство, от, тления всякого живого дыхания, возбужденного реющим светом, — и летний день стал, смутным, тяжким и вредоносным для зрения глаз., Стихия света проникала через большое горячее окно и освещала одинокого спящего на, железной кровати, на бедном белье, взволнованном сонными движениями. Спящий человек, был не стар, но обыкновенное лицо его давно посерело от напряжения, с которым уснувший, добывал себе жизнь, и непроходящее утомленное отчаяние с костяной твердостью лежало в, выражении его лица, как часть поверхности человеческого тела., Было воскресенье. Из другой комнаты квартиры вышла смуглая жена спящего человека, , по имени Зельда, родом с Ближнего Востока, из русской Азии. Она с кроткой тщательностью, накинула одеяло на обнажившегося мужа и побудила его:, — Вставай, Альберт. День наступил, я достану чего-нибудь..., Альберт открыл глаза — сначала один глаз, потом другой — и увидел все в мире таким, неопределенным и чужим, что взволновался сердцем, сморщился и заплакал, как в детском, ужасающем сновидении, когда вдруг чувствуется, что матери нету нигде и вставшие, мутные, предметы враждебно двигаются на маленького зажмурившегося человека... Зельда погладила, Альберта по лицу, он успокоился, его глаза остановились — чистые, выгоревшие насквозь, , глядящие неподвижно, как в слепоте. Он не мог сразу вспомнить, что он существует и что ему, надо продолжать жить дальше, он забыл вес и чувство своего тела. Зельда ближе склонилась, к нему, увядшая от голода афганка, некогда пышное и милое существо., — Вставай, Альберт... У меня есть две картошки с ворванью |
| Владение языками: | Русский |
| Политические взгляды: | скрыто или нет данных |
| Религия и мировоззрение: | скрыто или нет данных |
| Отношение к алкоголю: | скрыто или нет данных |
| Отношение к курению: | скрыто или нет данных |
| Главное в людях: | скрыто или нет данных |
| Главное в жизни: | скрыто или нет данных |
| Любимые цитаты: | потому что их гвардию кормили люди, но люди отказывались. Ты не погибнешь, потому что твою гвардию будут кормить механизмы, огромный излишек производительных сил! Ты не исчезнешь и победишь кризис... — Хайль Гитлер!.. — Ты изобрел новую профессию, где будут тяжко уставать миллионы людей, никогда не создавая перепроизводства товаров, они будут ходить по стране, носить обувь и одежду, они уничтожат избыток пищи, они будут в радости и в поту прославлять твое имя, наживать возраст и умирать... Эта новая промышленность, труд по воодушевлению народа для создания твоей славы, окончит кризис и займет не только мускулы, но и сердце населения и утомит его покоем и довольством... Ты взял себе мою родину и дал каждому работу — носить твою славу... Лихтенберг осмотрелся в томлении. С беспрерывной силой горел солнечный центр в мусорной пустоте пространства, сухие насекомые и различные пустяки с раздражением шумели в воздухе, а люди молчали. — Землю начинают населять боги, я не нахожу следа простого человека, я вижу происхождение животных из людей... Но что же остается делать мне? Мне — вот что!.. С силой своего тела, умноженного на весь разум, Лихтенберг ударил дважды палкой но голове памятника, и палка лопнула на части, не повредив металла; машинное полутело не почувствовало бешенства грустного человека. Национал-социалисты взяли туловище Лихтенберга себе на руки, лишили его обоих ушей и умертвили давлением половой орган, а оставшееся тело обмяли со всех сторон, пройдя по нем маршем. Лихтенберг спокойно понимал свою боль и не жалел об исчезающих органах жизни, потому что они одновременно были средствами для его страдания, злостными участниками движения в этой всемирной духоте. Кроме того, он давно признал, что прошло время теплого, любимого, цельного тела человека: каждому необходимо быть увечным инвалидом. Потом он уснул от слабости, давая возможность, чтобы кровь запеклась на ранах. Ночью он очнулся; звезд не было, шел мелкий острый дождь, настолько мелкий, что он казался сухим и нервным, как перхоть. Неизвестный человек поднял Лихтенберга от подножия памятника и понес куда-то. Лихтенберг удивился, что есть еще незнакомые нежные руки, которые, прячась ночью, несут молча чужого калеку к себе домой. Но вскоре человек принес Лихтенберга в глубь черного двора, открыл дверь сарая над помойной ямой и бросил туда Лихтенберга. Лихтенберг u1079 зарылся в теплую сырость житейских отходов, съел что-то невидимое и мягкое, а затем снова уснул, согревшись среди, тления дешевого вещества. Из экономии хозяин дома подолгу не вывозил мусор из помойного помещения, поэтому Лихтенберг прожил долго в кухонной мишуре, равнодушно вкушая то, что входит в тело и переваривается там. По телу его — от увечных ран и загрязнения — пошла сплошная темная зараза, похожая на волчанку, а поверх ее выросла густая шерсть и все покрыла. На месте вырванных ушей также выросли кусты волос, однако он сохранил слух правой стороной головы. Ходить он больше не мог — рядом с мужским органом у него повредились ноги, и они перестали управляться. Только раз Лихтенберг вспомнил свою жену Зельду, без сожаления и без любви, — одною мыслью в костяной голове. Иногда он бормотал сам себе разные речи, лежа в рыбных очистках, — хлебные корки попадались очень редко, а картофельные шкурки — никогда. Лихтенберг удивлялся, отчего ему не отняли язык, это государственная непредусмотрительность: самое опасное в человеке вовсе не половой орган — он всегда однообразный, смирный реакционер, но мысль — вот проститутка, и даже хуже ее: она бродит обязательно там, где в ней совсем не нуждаются, и отдается лишь тому, кто ей ничего не платит! «Великий Адольф! Ты забыл Декарта: когда ему запретили действовать, он от испуга стал мыслить и в ужасе признал себя существующим, то есть опять действующим. Я тоже думаю и существую. А если я живу, — значит, тебе не быть! Ты не существуешь!» — Декарт дурак! — сказал вслух Лихтенберг |
| Источники вдохновения: | скрыто или нет данных |
|
МГУ, дата окончания: 2008 Факультет: Механико-математический факультет
Кафедра: Гидромеханики
Статус: Выпускник (специалист), Очное отделение
|
Россия, Москва |
|
МАТИ - РГТУ им. К. Э. Циолковского, дата окончания: 2015 Факультет: Факультет № 1 «Авиатехнологический»
Кафедра: Кафедра «Электроника и информатика»
Статус: Аспирант, Очное отделение
|
Россия, Москва |
| Мобильный телефон: | скрыто или нет данных |
| Домашний телефон: | скрыто или нет данных |
| Skype: | скрыто или нет данных |
| ВКонтакте | id3238511 |
| Одноклассники | скрыто или нет данных |
скрыто или нет данных |
|
скрыто или нет данных |
|
скрыто или нет данных |
|
| @ Мой Мир | скрыто или нет данных |
| YouTube | скрыто или нет данных |
Россия 
Россия, Москва Сайт не несет ответственность за достоверность и полноту представленной здесь информации, которая целиком и полностью получена из публичного открытого источника.
Если вы Тимофей Подобедов или являетесь его/её законным представителем, вы можете удалить эту страницу
Казахстан, Петропавловск, 18 лет
Украина, Харьков 
Казахстан, Караганда 
Казахстан, Караганда, 36 лет 
Казахстан, Алматы, 30 лет 
Россия, Санкт-Петербург, 24 года 
Россия, Москва, 22 года 
Россия, Санкт-Петербург, 29 лет 
Россия, 24 года 
Россия, Железноводский, 40 лет 
Россия, Тайшет, 31 год 
Россия, Краснодар, 20 лет 
Россия, Москва 
Россия, Брюховецкая 
Россия, Краснодар 
Россия, Красноярск 
Россия, Москва, 24 года 
Россия, Москва, 30 лет 
Россия, Череповец, 47 лет 
Беларусь, Минск, 41 год 
Россия, Севастополь, 16 лет 
